Ей до безумия хотелось спать, но требовало того не тело, а разум, изнывающий от скуки. Сон вообще лучшее средство для убивания времени, спи, спи и спи, только иногда просыпайся, чтоб пожрать и прочие нужды справить. Но даже самый глупейший человек, не терзаемый никакими сомнениями и свято уверенный, что душевных проблем не существует, всю жизнь не проспит, куда уж тем, кто поумнее будет.

В тот момент, когда дверь ограды — такой неприступной, такой пугающей, что даже шпана, знавшая, что живут тут три беззащитные девки, никогда не рисковала перемахнуть через неё, правда, никогда этого толком не осознавала — открылась, в душе Алины заиграла радость почти ребяческая. Пришла-таки.

Интересно, заметила ли, что запор на двери не был закрыт? Или просто так пошла к дому, не оглядываясь, не думая, что такие дома обычно открытыми не держат?

Алина спихнула с коленей разлежавшуюся на них кошку, та недовольно мявкнула и совершенно невероятным образом приземлилась на четыре лапы. Другая бы шлёпнулась спиной или боком, а этой всё трын-трава.

— Иди, не мешай. — пробормотала Алина едва слышно, не открывая глаз и слушая. Вот стук в дверь. Ещё один, посильнее — да входи уже, не сбивай кулаки. На третий раз Алина подумала уже, что придётся встать и открыть дверь по всем правилам, ан нет. Дверь всё-таки открыли. Кошка вальяжно ушла куда-то в темноту, сверкнув двумя искрами напоследок, и исчезла, как не бывало.

Теперь гостья должна была оказаться в сенях. Оценить их обстановку. Увидеть, можно сказать, первое представление — корявое, ничего не скажешь. По-хорошему, следы надо было другие нарисовать, их же тут трое живёт, а Алина озаботилась только одними, затерев все прочие, но тут ведь дело такое, что она не следователя городского обманывает, а, можно сказать, здоровается и объясняет, ху из ху. Даже если гостья подумает, что это странно, так ей-то, Алине, это только на руку.

Интересно, додумается пыль потрогать или побрезгует? У неё-то ведь времени сгребать пыль дорожную и в чистые сени тащить не было, другой насыпала. А, пускай. Если не додумается, Алина ей всё сама покажет. 

Алина поднялась с насиженного места и скользнула к двери, разделявшей сени и жилую часть. Долго возится, никакого терпения нет — уже и ногой притопывать устала, и вертеться на месте.

Приоткрыв дверь, да так, чтобы целиком не показываться, она застыла — в щели можно было разглядеть бледное лицо, два зелёных глаза и гримаску нервного спокойствия. Пусть девчонка думает, что хозяйка боится её не меньше, чем она её.

— Пришла-таки. — повторила Алина собственную мысль, наконец-то озвучив её. — Слуг-то моих не раздави, беда будет.

Пол, казавшийся раньше пыльным, зашевелился, зашуршал, словно ковёр из осенних листьев. Теперь по нему несметным числом копошились ящерицы, поднимая облачка зеленоватой пыли — самые обычные, таких на Урале летом два десятка наловить можно, особо не стараясь. Живая масса возилась и возле ног Полины, а Алина внимательно смотрела — испугается? Дёрнется?

Интересно, как у нынешней молодёжи с литературой?

Зоркие зелёные глаза смотрели не на гостью даже, и не на драгоценных в самом прямом из смыслов ящерок, которые вились под ногами и пугали своей обманчивой хрупкостью, а куда-то сквозь. Полина девочка умная, не наступила, не закричала, не кинулась из сеней прочь — ну так Хозяйка того и ждала. Знала, кого зовёт. Коли внучка того, кому она по широте души своей каменной помогла разок-другой, испугалась и сбежала бы, можно было бы сразу разочаровываться в человечестве повторно, на этот раз уже с концами, и уходить обратно в рудники, чтобы завывать под землёй от нечеловеческой скуки.

Ей даже не потребовалось щёлкать пальцами, притопывать ногой — что там ещё обычно придумывают люди, чтобы обозначить момент? — чтобы ящерицы сами по себе застыли в одну монолитную поверхность, заставляя стороннего наблюдателя думать о наваждении. Но нет. Были они. И Хозяйка тоже была.

Оказавшись почти лицом к лицу с гостьей, Алина, чуть сгорбившаяся ещё тогда, когда открывала дверь, взглянула на неё снизу вверх. Ждала, разумеется, уважения. Ну ладно, хотя бы осознания.

А получила обидный упрёк, от которого зеленые глаза распахнулись так, будто собирались превратиться в два блюдца. Ох и хотелось Алине совсем не по-человечьи зашипеть, да саму Полину слегка с камнем поближе познакомить — едва сдержалась.

— Умная же ты девочка, Полина, — выпрямилась хозяйка дома, с трудом дослушав до конца рассуждения о том, что ей бы, "нечисти безымянной", не следовало бы гневить Каменную. Хорошо так выпрямилась, что аж косяк дверной головой подпирать стала, будто не было в этих сенях просторных дверей и высоких потолков. — Понимаешь ведь, что никто из местных не посмеет даже подумать о том, чтобы так притворяться, а всё равно горячку порешь. Дед-то у тебя и то толковей был!

Последнее у неё вышло брошенным в сердцах, и заметно подросшая Алина постучала пальцем Полине по лбу, второй рукой распахивая дверь в дом. Тот самый дом, без мороков и наваждения, которое обычно встречало учителей. Каменны палаты, тянущиеся куда-то далеко, конца и не увидишь.

Её, Хозяйки, сокровища, из Уральских гор выкраденные и спрятанные, "откуда человеку не достать". Полине тоже — хоть руками сгребай каменные хрупкие цветки на рудяных стебельках, да только ничего отсюда не вынесешь, если Хозяйка не дозволит.

И всё блестит да переливается — то в синь с голубым, то слюдяным блеском отдаёт, то как песок с крапинами золотыми, а кое-где и самородки золотые проглядывают. И малахит, что почти как трава узорчатая.

— Ты что, думаешь, я бы у себя под носом хоть кого-то с такими замашками пропустила, а? — прошипела двухметровая Алина, покачиваясь от смеха с гневом пополам. — Закатала бы в бросовый камень, не стала бы, как с тем приказчиком, малахитом расбрасываться. Али думаете, что, если я уже век-другой людям почти не показывалась, то меня и нет вовсе, уничтожили вместе с горами? А, может, надоело мне смотреть, как вы малахит в бросовые вещи перегоняете, сердце Уральских гор по дешёвке продаёте — дрянь-порода, а не люди.

Только выпалила это и враз успокоилась. Уменьшилась обратно, стала с Полиной почти одного роста и уставилась тяжёлым взглядом, думая.

Тредьяковские, конечно, не самые лучшие кандидаты — ой, не любо ей, когда дела хоть немного, да церковью пахнут. Да не потому, что она святой воды или серебра боится, а просто потому, что люди действуют от имени чего-то свыше. Много на себя берут... пустопородные.

А кого другого сыщешь в этом городишке?

— Ну так что, кто я, Полина? — спросила Алина, буравя гостью тяжёлым взглядом.